Категории: Учеба и работа, Яков Киселёв

Первого секретаря райкома перевели  тогда первым секретарём Волковыска, а прокурора моего тоже в Волковыск прокурором. Меня – следователем в Свислочь. Я, кстати, был доволен этим. 

А в какую Свислочь, возле Гродно или дальнюю?

Та, что на границе. Я был доволен. Почему? Потому что там эта пограничная зона, значит зарплата была выше на 60 рублей. Ну тогда это были деньги. Раз, и спокойней райончик. Но прокурор без меня не захотел ехать в Волковыск. Он говорит: «Мы уже сработались. Я уже год с ним работаю. Зачем мне там новые, там?» Его. А там два следователя есть в Волковыске. Ну, вот Гордона, Диму Гордона перевели помощником, и освободили мне место. Я был следователем. Ну. Я стал тогда большим, начальством. Руководство. Сказали мне в Волковыск – ну Волковыск. И в Волковыске я с этим прокурором проработал восемь лет. Вот. Ну, поскольку я следователь был, наверное, неплохой. Так меня там это начали нагонять званиями, потом в Москву посылать на Всесоюзные совещания лучших следователей Союза. Два раза съездил. Ну, короче говоря, у меня это пошло дело. Но! Но! Опять. Еврей не может спокойно жить. Меня опять не трогают. А тут беда не в том, что тщеславие. А беда в том в том, что ну Волковыск – это ж небольшой район, восемь лет я следователь, я там столько людей пересадил. Уже друзья появились. Ведешь дело: тот  просит, этот просит. Объективность теряется. А меня не хотя переводит. То есть хотят, а не могут. Процентная ставка. В Гродненской городской прокуратуре работают пять евреев. Пять евреев. И все толковые. И все настоящие прокуроры. Все. Я вот и сейчас вот думаю, каждый из них был достоин действительно работать в области. Это теперь таких не хватает. Ну, я себе подумал, подумал, думаю, надо уехать отсюда вообще. Тут мне позвонил мой друг из Калининграда. Мы вместе кончали институт с ним и с его женой. Вадим Нейман. Он там работал тогда начальником райотдела милиции. Поговорили мы: «Яша, где ты, кем ты? Это. Что ты там сидишь? Приезжай к нам». Говорю: «Кем ты меня возьмешь?» «В милицию ты ж не захочешь». «Не захочу». «Прокуратуру прокурором работать?» «В прокуратуру». Он говорит: «Ты знаешь, я могу поговорить с прокурором области». «Ну поговори». И он звонит мне говорит: «Тот сказал: едь». «Он не знает, ну что я собой представляю». «Я сказал, что ты хороший следователь». Я говорю: «Это ты не бойся, тут ты не обманул его». Я и поехал. Приехал к нему. Зашел. Он говорит: «Расскажите, что Вы собой представляете». Я ему рассказал. Он говорит: «Если это правда, что Вы говорите, пожалуйста, приезжайте к нам. Даю Вам на выбор – старшим следователем областной прокуратуры – сходу. Но квартира через год. Или помощник прокурора в городе Черняховске. Квартира трехкомнатная ждет». Ну я думаю себе: «Стоит поехать». Я это не поехал в Черняховск. Старшим следователем поехал. Но я себе еду назад и думаю: «Опять таки, он же запросит мое личное дело. Это не минует прокурора области. Значит будет некрасиво, что тот скажет: «За спиной». Думаю: «Нет, еду в Гродно». Приехал в Гродно, захожу к прокурору области. Говорю: «Пал Васильич, такой разговор. Я подал заявление на работу в Калининградскую областную прокуратуру и сейчас пишу заявление на увольнение здесь. Будьте добры, мое дело затребуют – вышлите его туда». Он говорит: «Ни шиша себе! Никуда и ничего я не вышлю. Никуда ты не поедешь». И он говорит: «Я ж понимаю, почему ты хочешь уехать. Это не от меня зависит. Но я тебе говорю, что я сделаю все, чтоб ты был здесь». Запрос пришел – он ответ – нет. И все. И не выслал. Прошло какое-то время. Оправили на пенсию еврея. Давид Ёселевич Геллер. Хороший был прокурор. Он мне все укорял: «Яша, из-за тебя». И меня перевели старшим следователем, перевели. Ну у меня работа пошла, пошла работа. Меня опять в Москву. Ну короче говоря, все у меня так по работе шло нормально. А в 1976 году я был в санатории. Меня перевели начальником отдела по надзору за следствием и дознанием в органах внутренних дел. Ну вот я и там проработал 12 лет. Там мне присудили заслуженного юриста республики.

Их много этих заслуженных?

Я один.

По Беларуси?

Нет. В Гродненской областной прокуратуре я один. Был еще прокурор области, он умер. Так что я последний могикан пока.

А если немножко вернутся. ХХ съезд, когда Хрущев к власти пришел. Как проходило в Гродно партсобрание? Как в Гродно читали доклад Хрущева? Как отнеслись?

Читали. Вы понимаете, к этому времени. Я вот про себя что говорю. Для меня это не было откровением. Я, конечно, не знал эти вещи, но о том, что творится что-то несусветное. Ну это ж каждый разумный человек это должен был понимать. Выхватывают людей, что это такое. И каких людей! Это ж не шутки! Это ж весь цвет погубили! Сколько гениев! Сколько было бы открытий! Сколько! Ну я не знаю, это ж такие личности, такие люди погибли ни за что не про что! А если погибал, это думать надо. Ну, например, убили Михоэлса. Я условно говорю. Как любого другого. Убили. Это ж не только убили. У него ж семья, у него же дети, у него же окружение. Этих людей же низводят – все, пропали люди, они враги народа. Это если не сами, говорят «жена врага народа». Господи! Это ж ужас. Так что Сталин, по моим, понимаете. Я подхожу к этому делу просто. Я работал следователем, мне приходилось вести дела по убийствам ничтожных лиц: бомжей, проституток, всякой дряни, сволоты всякой, что пробы негде ставить на этом человеке. Его убили, все равно ведешь следствие, ищешь виновное лицо, наказываешь то виновное лицо, а тут гибнут ни за что ни про что гении. Ну на самом деле – величины! И ничего.

А как вот органы НКВД отнеслись к докладу Хрущева?

Вы понимаете, в НКВД, не в самом НКВД, как в ВКБ конечно, они во многом виноваты, но во многом они исполняли приказы. Это раз. Дело в том, что они же тоже погорели. 20 тысяч чекистов убили.

А как отнеслись к аресту и расстрелу Берия?

Просто отнеслись: убили и убили. И все. У нас же народ. Мы же не испанцы. Не французы. У нас все попроще проходит. Убили Берия. Кстати говоря. Многие в том числе… Вы может быть слышали, один из создателей нашей атомной бомбы был Харитонов Юрий. Трижды Герой Соцтруда. Надо было, нужен был. Так он говорил, что Берия прекрасный организатор. Берия ведал созданием этой бомбы, он командовал общим парадом. Так он говорил: «Прекрасный организатор». Вопросы, какие вот ставили, неукоснительно выполнялось с понятием. Но одно другого не касается. Он мог действительно был умный человек. Но, вот бандит, служил Сталину. Сталин был бандит и он был бандит. А только ли они? А Каганович, а Молотов? Это же надо, это ж быть такими зверьми. Расстрельные списки когда подписывали. За одно это их надо было расстреливать всех, всю команду. 

А вот столько лет проработав в прокуратуре, как Вы к смертной казни относитесь?

Я? Положительно. Я думаю. Что это грубая ошибка, если только убрать смертную казнь. Она была, есть и должна быть. Я знаю. Что когда….

А если ошибся, а человека убили?

Пожалуйста, тогда делают так, как делают в Америке. В Америке приговорили к расстрелу. К высшей мере. Сразу не убивают. Проходят годы. Многие годы. 10 лет, 12 лет, 15 лет, потом убивают. Уже никаких сомнений нет – это раз. Во-вторых, бывают такие уголовные дела, вот убийство, где ну ну, действительно нет сомнений. Ну нет! Вот у меня по одному убийству я и сейчас сомневаюсь – убил он или не убил. Не знаю. Но я не допустил, чтобы его расстреляли, хотя прокурор, который выступал просил расстрел. А я зашел к прокурору области и говорю: «Не дай Бог. А вдруг появится настоящий убийца». Я там ему набрал четыре изнасилования, 15 лет он заслужил. Он изнасиловал несовершеннолетнюю. 15 лет за это, значит 15 лет ему законно. А за убийство – если его расстреляют, а вдруг, а я не уверен. Я так и сказал – я не уверен, что он убивал. И отказаться от него не могу. Он сам говорит: «Я убил». Если б он не говорил только это – все. Я написал бы в Постановлении отказать в части его, искал бы других. А он кричит: «Я убил – и кончено!» И на суде: «Я». Ну что это.

А есть дело, которое Вам наиболее запомнилось? У Вас же огромное количество дел было.

Огромное количество. Вы правильно понимаете. Что запомнились? Мне в основном все я помню. Все самые значимые дела я помню.

А если можно так спросить – а Вы какие дела любили больше расследовать?

Вот это важный вопрос. Это интересный вопрос. Понимаете, есть три категории следователей. Есть следователи, которые тяготеют к расследованию убийств или преступлений против личности. И значит у него взяточничество, тяжкие телесные повреждения, убийства. Вот это все вот эта категория. Есть следователи, которые тяготеют к расследованию так называемых хозяйственных дел. Это хищения, эта огромная – злоупотребления, хищения, халатность и все прочее – прочее. Они обычно если могут, не касаются убийств. Они там не могут их вести. А те не хотят или не могут вести хозяйственные. А есть третья категория следователей, которые ведут и то и другое одинаково успешно, если он хороший следователь. Если он хороший следователь, потому что, вы понимаете, вот я был начальником отдела. В отделе было у меня 4 прокурора. Мы осуществляли надзор за следствием и дознанием милиции по всей области. Всего в милиции было по области ну сотни следователей. Из этих сотен хороших настоящий следователей единицы. Понимаете. Я не хочу охаивать. Они каждый выполняет свою роль. Но чтобы следователь мог сказать по каждому делу, по любому делу, что я его расследую – это только путать с раскрытием. Бывает, что и не раскроют. И хороший не раскроет. Но он сделает все, что необходимо, чтобы раскрыть. Таких единицы. Это маленькая когорта. Понимаете. Вот так. Вот эта третья категория, конечно, самая ценная. Правда, прокурор области или начальник следственного управления знает уже: Иванов это тянет, Петров это тянет и регулирует, понимаете. Но так у нас в районной прокуратуре вести раздел такой невозможно. Там один-два следователя. Так что ты распределить не можешь. Дела идут, ну их ведут как и ведут. В области это уже теперь. Когда-то когда я начинал, это было невозможно – три следователя там. А теперь, когда вот был перед Следственным комитетом по 10–12 старших – это уже что-то. А теперь, когда в Следственном комитете тем более, когда все скомпоновано в одни руки, понимаете. Можно тогда назначать, значит распределять. Что касается меня, то я относился к третьей категории. Я считал, что каждый следователь, который не работает так, по этой схеме, обедняет себя. Он сам у себя крадёт, ну я бы сказал, ну какое успокоение, отдых. Вот у меня как было. И начальство мое это все знало. Год, два. Иногда три. Но это уже много. Я веду убийства, почему год, два, три – потому что одно наслаивается на другое, понимете. Одно еще ведешь, второе совершилось. Руководство прокуратуры области боится отдать другому и говорит: «Ты, на тебе это дело». Потом я уже вот когда мне начинает – я чувствую – надоедает, я говорю уже начальнику следственного управления прокурору: «Я подбираю себе хозяйственное дело». «Пожалуйста». Я ищу уже где-то или в районе, или в городе, или у другого областного следователя, где перспективное хозяйственное дело. Ну где можно развернуться, понимаете. Потому что у нас обычно крупные хищения сводят на халатность. И беру его. Тогда я не трогаю убийства, и мне первые месяцы, первые месяцы я отдыхаю. Я уже не вижу эти пьяные рожи этих убийц, понимаете. Всю вот эту грязь, тут уже более интеллигентные преступники. Тут уже завмаги, экономисты, бухгалтера. Тут совсем другое. Я месяц, два утопаю в эти цифры, они мне нравятся. Я когда работал завмагом, я все это прошел. У меня все тогда они были на подотчете все мои продавцы. Я был как бухгалтер средней руки, я себя чувствовал нормально. И понимаете. Вот, например, когда отдал под суд шесть главных бухгалтеров в городе, и они приняли все меня за финансиста. Я тогда посадил этого Белторгодежда, база главного бухалтера, ЖБ-10 – главного бухалтера, ресторана «Гродно» – главного бухалтера, с Ялты – Крым – главного бухалтера Белоуса – путевки распределяли там, давали, с Литвы Марковене – главный бухалтер «Паланги» санатория. И шестой – кто был у меня шестой. Мищенко. Шесть главных бухалтеров. По одному делу они шли. Все связаны между собой. Этому дали 12 лет, Белоусу дали 11 лет. И все принимали меня, что вот я финансист. И когда я допрашивал их, бывало начнут мне чисто бухалтерские наименования, а я уже что-то не знаю и показать не могу, что я не знаю. Я просто себе помечал, а потом звонил бухалтеру: «Скажи мне, что это обозначает это слово». 

А Вы когда вели расследование, Вы постоянно думали об этом деле?

Я не знаю, я не могу говорить за других, но вот я это не оставлял ни днем ни ночью.

Как вы отдыхали?

Я спал и все равно, у меня стоял столик, блокнот, ручка. И дома знали это все. Я ночью, бывало, вспыхнет мысль, я тут же пишу, боюсь, что она утечет. Забудется потом. Я тут же запишу это. И так все время. Следственная работа эта работа такая, что она не оставляет человека.

Ну очень тяжело все время общаться с преступниками.

Ну конечно тяжело.

А как вы от этого отдыхали? 

Восстанавливался я? Ездил в санаторий каждый год.

Санаторий раз в год. А каждый день?

А каждый день? Я Вам скажу. Конечно, это очень трудно. Работа если только нормальный сильный следователь. Сильный. Так это очень трудно. Ты этим живешь. Ты просто живешь этим. Вот меня, не знаю, как других, но меня не оставляло это. Я же потом вернулся в прокуратуру, после пенсии. Они меня опять позвали. Я ушел на пенсию в 64 года, работал юристом тут на перчаточной фабрике, заведующая попросила меня и я пошел – она хороший директор. Работал там 7 лет, а потом мне позвонили с областной и говорят: «Хочешь вернуться?» Я говорю: «Смотря кем». И как. Там уже возвращались некоторые. Их брали вот КГБэшные дела старые рассматривать, чтобы реабилитировать людей. Так брали прокуроров. Но им платили только прокурорский оклад. А я говорю: «Если мне восстановится стаж, звание, у меня было звание полковника. И мое звание и стаж и оклад равноценны – каждая третья часть. Если восстановите – я пойду». Ну они созвонились с Минском и Минск дал согласие. И они мне все восстановили, и я опять одел форму. Вот получал полный весь оклад и я еще 96, 7, 8 и начало 9 работал.

Столько прошло и людей, и ситуаций. А вот на Ваш взгляд, что самое главное в жизни? С высоты прожитых лет – что самое главное?

Сама жизнь.

Так просто?

Сама жизнь. Самое главное, пожалуй, то, что ты есть на свете, и если ты еще приносишь пользу. Вот, я например, когда иногда подумаю: «Не зря же жил на свете, не зря».

Фотографии

Скачать

Скачать

Скачать

Скачать

Исследователь: Наталья Иващенко, кандидат исторических наук, ГрГУ им. Я. Купалы, Светлана Силова, кандидат исторических наук, доцент, ГрГУ им. Я. Купалы