Категории: Межконфессиональное и межнациональное общение, Михаил Гичанский

ОРИГИНАЛЬНАЯ ТРАНСКРИПЦИЯ:

Была Вы гаварылі граніца, а польскія пагранічнікі там стаялі?

Стаялі всё врэмя. Всё врэмя стаялі.

Вы іх бачылі? Да?

Я іх не бачыў. Таму што эта была. Ну, да цэркві дахадзілі, а эта за цэркаўю дзе-та полкілометра была эта граніца. Я не відзел польскага пагранічнікаў.

А значыць, да граніцы хадзіць проста так нельга было?

Нельга. І дажэ вот мы кагда былі, мы з Дзедзіна хадзілі, вот там цэркаў бальшая вот там тры кілометра. Нас ведзёт учыцель. Эта ад граніцы дзе-та кілометр. І тут ужо абязацельна встрэціт пагранічнікі польскія. Куда ідзёш, зачэм? Тагда ўжо он дастаёт дакумент, паказывает, што мол я учыцель, веду і он прапускает.

Скажыце, а з савецкага боку да Вас людзі прыходзілі праз граніцу?

Не, не прыходзілі. Не пры мне то. Вот і тада... Я раскажу кагда, как кончылась польская власть в нас. І вот эта была 17 сенцября. Мы мальчыш- мальчышкі в этам іменіі был у меня друг Міша Курыловіч і Лубачка Васіль. Вышлі на уліцу, как-та гул адтуда з-пад Бегомеля. Мужыкі все папряталісь, мужчыны. А мы тут чэрэз, тожэ был брук вездзе, чэрэз мост этат самы і на плошчадзь. Там стаял, дзе шчас у нас музыкальная школа, там стаял касцёл. Брукаваная бальшая плошчадзь. І мы на эту плошчадзь сабралісь, там мужыков нет. Жэншчыны былі какіе-та. І адтуда ідзёт тры машыны жэлезныя. Мы тут разбежалісь. На плошчадзі сталі тры машыны эці. Адкрылся люк, вылез салдат адзін такой, он паглядзел. Значыт, цішына. Божа. Салдат не была вабшчэ тагда в Докшыцах нікакіх. Патом з другога, з трэцяга в шлёмах. Вы-вылезлі салдаты. Людзі сталі падхадзіць. «Падхадзіце, не бойцесь, мы, мы асвабаждзеніе Вам прынеслі, мы ад Расіі, ад Сталіна Вас асвабадзіць». Народ сабрался тут. І мы мальчышкі первыя падбежалі. Пацаны. Вон, нам канфет не была ў іх, в кармане кусочкі сахару нам, сахару пацанам дал. «Вот Вам асвабаждзеніе. Мы асвабаждаем ад польскіх паноў Вас». А другой падходзіць, дастаёт з папкі цэлую пачку газеты. Газета – красный загаловак. Празнічная газета. Партрэт Сталіна. І тут сціхатварэніе. І спрашывает: «Хто можэт прачытаць?». А я ж тагда ўчыл беларускі язык. «І ты прачыта?». «Я прачытаю». Он меня на гусеніцу танка паставіл. Даёт газету. Я чытаю: «Палілі Вас агнём, Знішчалі Вас мячом, Ня смелі гаварыць Вы моваю сваёй, Вы плакалі крывёй пад панскім бізуном, Пра Вас хварэлі мы і серцам, і душой, Хай згіне польскі пан, Прабіў рашучы час, Бо мы адной палі, Бо мы адной зямлі, Нам з нашай маткай жыць чырвонаю Масквой». Эта сціхатварэніе я да сіх пор помню. І тада он дал эту газету на памяць і сюда в кам... Патом ані вле, народ заапладзіравал. Эці закрылісь в танках і пашлі. Мы за танкамі бегом пабеглі мальчышкі. На рэчке Берэзіна был мост дзеревянный. Ані да маста сталі і па масту не паехалі. Аб’ехалі справа масту, а рэчка была дзе-та метр, можа, два метра. На скорасці ані чэрэз эту рэчку перэпрыгнулі. Адзін танк пашол на Параф’янава, а два на Глубокае. Я дамой прыбежал. Тут вышел сам Міхась, все вышлі. Вот прышлі. Тут горад жа «нашы, на-нашы» начылі крычаць, «нашы». Хто там эціх нашых ажыдал? І так прышла Савецкая власць.

Дык што Вы хочаце сказаць, што асабліва не чакалі?

Ніхто не знал. Эта неажыданна. Там нікакіх вот. Тут вот дзе-та бліжэ там што кэнзю хто-та адбівался, адстрэлівал, нікакіх выстрэлав. Танкі как шлі і пашлі іх ніхто, ніхто салдат не відзел.

А размоў не было, што вот можа нешта памяняцца? Што могуць прыйсці савецкія войскі?

Ніхто не... Вон танкісты сказалі, ай. З людзей ніхто нічога не знал. А патом, можа, эта ж када чэрэз некатарае врэмя танкі прашлі. А там жа думалі, што вдруг мо... вайна магла б начацца. Значыць, з Докшыцы прашлі, цянулі арудзіі, машыны, салдаты ехалі. І тада Міхась Садоўскі паэта пані Мікульская ды в каторай работал. Ана убежала дзе-та. А што там дзелаць? Этат Міхась Садоўскі сабрал нас апяць у Дзедзінскі двор прывёз, дамой, дзе мы жылі раньшэ. Вот. І тут 40-й год. Ну іменіе, іменіе как было, іменіе так, земля асталась. Каровы асталісь, лошадзі асталісь, эці фуры ж. І тут прышла вла... Мамент калхоз арганізаваць на базе этай, іменія. Тут ж усё гатова. Сапаставілі спісак в калхоз. Та цебе забота – пішы. Вот восем калхознікаў. Давай з дзерэвень. Хто хочыт? Іван был такой Кавалевіч в дзерэвню. Ему гаварат: «Прыведзі карову, каня, прынясі барану, касу, серп». Ты калхознік, у цебя нічога німа. Дык многія пашлі, пацянулі эці, а другія адказалісь. Патом ім долгае врэмя, там і налогі всякія, там што было.

А Ваша сям’я адразу ўступіла ў калгас?

Я жыл пры этам. Прышла. Был сразу первыя. Он стал, как работал па-парабкам так і работал. Сеял жыта, пахал, касіл і ўбірал. Вот. І нас тада. Памешчыка не-не-не была этава, каторый управляюшчава. Ево сразу забралі Пасажыцкага управляюшчава іменіем. В Вілейку забралі вот. Ані, дзеці вот в прошлам гаду, дзеці паўміралі. Тут жылі. Маі друзья. І вот бацьку завезлі в Вілейку і там растрэлялі его. Ну как ра.., ну как памешчыка, па-відзімаму, растрэлялі. А што карміць будут? І тады нас в этат панскій пакой вселілі. Нас, яшчэ з Рачных тры сям’і ўжо двух... і мы этам. І как што б людзей прывлеч у калхоз са всех эціх маленькіх дзерэвушкі былі. Там, дзе была панская зямля засеяна, весь уражай прывезлі в наша іменіе, паставілі малацілку, намалацілі зерна і всем нашым эцім калхознікам. Я помню мы жылі, у нас была тры комнаты ў пакоі панскім. Акно адкрылі і полный хату засыпалі зерном. Вот, што такое калхоз людзям. І малако давалі на трудадні, і картошку, былі пчолы – дажэ мёд дзелілі. І тагда з дзерэвень ужо людзі віж как. А людзі прэдчуствавалі вайну, людзі.

А як яны гэта адчувалі?

Не знаю. Па слухам хто-та, я дажэ не знаю, хто во. Дажэ вот мой Міхась і мы з сям’ёй сушылі зярно эта в печы, на печы, патом ссыпалі ў мяшкі, ставілі в угал, а патом капалі яму бальшыя, вставлялі яшчыкі, засыпалі кругом мяліннем ад льна і закапывалі на случай вайны. І мы тожэ две ямы закапалі зерна сухога і вайна. І зіму... ва врэмя вайны людзі прыхадзілі, а другія людзі дажэ... І как прышлі немцы вакруг дамов прахадзілі шомпалам, іскалі, нахадзілі эці яшчыкі, залівалі бензінам і саляркай. Дык людзі прыхітрылісь на кладбішчах выкапаюць магілку і туда схаваюць зерно в магілку, крэст паставят і пашлі. І там на кладбішчэ ніхто ж не знал, што там зерно закапана. А ва врэмя вайны ночью молчка прыхадзілі, адкапвалі эту вот, бралі па два-тры ведра. У жорнах малолі, пяклі лепёшкі там, как там мог выжывалі.

А як вот у цэлым да Савецкай улады аднесліся людзі?

Ай, всяк. Адзін самый вопы алкаш нашол красную тряпку, на палку адзел і па дзерэвне «кто был нікем, тот станет всем». Хадзіл па дзерэвне п’яны. Его все дражнілі. Прыдурак был такой. Вот. А Савецкая власць. Калхозав ніхто не хацел. Ані ж не зналі власці. Людзі пашлі в міліцыю, многія пашлі. В Сабалі был такой Курыловіч. Хадзіл. Ад рэлігіі, цэркві закрылі, бацюшку ўвязлі, убралі бацюшку. І адкрылі школу. А учылі ўчынік учыцеля нет. А хто буд пра тваю прэпадаваць? І в нашай ш-школе ўчынікі-та сабіралі, мы-мы ж хочам дальшэ ўчыцца. І туда прышол дзіяк, каторый в цэркві па-памагал ксяндзу, бацюшку памагал і там чытал, маліўся. Он граматны чалавек. Он начал учыць нас как учыцель. Пакуль немцы не прышлі. Был дзіякам, учыцелем. Ну а мы зубрылі навуку.

Як вырашалася ў той час зямельнае пытанне? З зямлёй, што рабілі пасля таго як Савецкая ўлада ўсталявалася?

Хто пашол у калхоз, то землю забралі ў калхоз. А едзіналічна он сідзел на этай сваей лытачцы зямлі, сабірал уражай. Яго аблажылі такім налогам, што дажэ высеклі вішні, слівы. Слівы есць – плаці налог, вішня. Сады вырубілі. Он вынуждзен был пайці ў калхоз. Хочаш ня хочаш. Здалі каров, здалі плугі. Ровна толька агародзік аставілі, всё запахалі, калхоз засеял жытам. Все сталі калхознікі.

ПЕРЕВОД НА РУССКИЙ ЯЗЫК:

Вы говорили, что была граница. А польские пограничники там стояли?

Стояли всё время. Всё время стояли.

Вы их видели? Да?

Я их не видел. Потому что это было. Ну, до церкви ходили, а где-то полкилометра за церковью была эта граница. Я не видел польских пограничников.

А значит, до границы ходить просто так нельзя было?

Нельзя. И даже вот когда мы из Дедино ходили, вот там церковь большая, вот там три километра. Нас ведёт учитель. Это от границы где-то километр. И тут уже обязательно встретятся пограничники польские. «Куда идёшь? Зачем?». Тогда он уже достаёт документ, показывает, что «Я учитель, веду…», тогда он пропускает.

Скажите, а с советской стороны к вам люди приходили через границу?

Нет, не приходили. Не при мне. Я расскажу, как кончилась польская власть у нас. И вот это было 17 сентября. Мы мальчишки, в этом имении был у меня друг Миша Курилович и Лубочко Василь. Вышли на улицу, гул откуда-то из-под Бегомля. Мужики все попрятались, мужчины. А мы тут через, «брук» был везде, через мост – и на площадь. Там, где у нас сейчас музыкальная школа, стоял костёл. Мощёная большая площадь. И мы на этой площади собрались, там мужиков нет. Женщины были какие-то. И оттуда идут три машины железные. Мы тут разбежались. Эти машины стали на площади. Открылся люк, вылез солдат, посмотрел – тишина. Боже. Солдат вообще тогда в Докшицах не было. Потом из другого, третьего в шлемах вылезли солдаты. Люди стали подходить. «Подходите, не бойтесь, мы освобождение вам принесли. Мы – от России, от Сталина. Вас освободить». Народ собрался. И мы, мальчишки, первые подбежали. Пацаны. Конфет у них не было, только кусочки сахара в карманах, так они нам сахара дали. «Вот вам освобождение. Мы освобождаем от польских панов вас». А второй подходит, достаёт из папки целую пачку газет. Газета – красный заголовок. Праздничная газета. Портрет Сталина. И тут стихотворение. И спрашивает: «Кто может прочитать?». А я тогда учил белорусский язык. «И ты прочитаешь?». «Я прочитаю». Он меня на гусеницу танка поставил. Даёт газету. Я читаю: «Палілі Вас агнём, Знішчалі Вас мячом, Ня смелі гаварыць Вы моваю сваёй, Вы плакалі крывёй пад панскім бізуном, Пра Вас хварэлі мы і серцам, і душой, Хай згіне польскі пан, Прабіў рашучы час, Бо мы адной палі, Бо мы адной зямлі, Нам з нашай маткай жыць чырвонаю Масквой». Это стихотворение я до сих пор помню. И тогда он отдал мне эту газету на память. Потом народ начал аплодировать. А солдаты закрылись в танках и пошли. Мы, мальчишки, бегом за танками побежали. На речке Березина был мост деревянный. Они, не доезжая до моста, стали, по мосту не поехали. Объехали мост справа. А речка была, может метр, может два метра. На скорости они через эту речку перепрыгнули. Один танк пошёл на Порофьяново, а два – на Глубокое. Я домой прибежал. Тут вышел сам Михась, все вышли. Тут город же «Наши, наши» – стали кричать, «Наши». Кто там этих наших ожидал? И так пришла советская власть.

Так что вы хотите сказать, что особенно не ждали?

Никто не знал. Это было неожиданно. Не было никаких выстрелов, никто не отбивался. Танки как шли, так и пошли, никто солдат не видел.

А не было разговоров, что может что-то измениться? Что могут прийти советские войска?

Никто ничего не знал. А потом, через некоторое время танки прошли. Думали, что вдруг война может начаться. Из Докшиц пришли, тянули орудия, машины, солдаты ехали. И тогда Михась Садовский, который работал у пани Микульской (она убежала куда-то), собрал нас и привёз опять в Дединский двор, где мы раньше жили. Вот. И тут 40-й год. Ну, имение как было, так и осталось. Земля осталась. Коровы остались, лошади остались, фураж. И тут пришла советская власть. Нужно было организовать колхоз на базе этого имения. Тут уже всё готово. Составили список в колхоз. Всего восемь колхозников. Давай из деревень звать: «Кто хочет?». Был в деревне такой Иван Ковалевич. Ему говорят: «Приведи корову, коня, принеси барану, косу, серп». Ты колхозник, у тебя ничего нет. Так многие пошли, а другие отказались. Потом им долгое время нужно было платить налоги.

А ваша семья сразу вступила в колхоз?

Я жил при этом. Были сразу первые. Он стал, как работал батраком, так и работал. Сеял жито, пахал, косил и убирал. Вот и нас тогда. Помещика не было, управляющего. Его сразу забрали – Пасажицкого – управляющего имением. В Вилейку забрали. Его дети в прошлом году умерли. Тут жили. Мои друзья. И вот отца завезли в Вилейку и там расстреляли. Ну как помещика, по-видимому, расстреляли. А что кормить будут? И тогда нас в панский дом вселили. Нас, ещё из Речных три семьи. И так чтобы людей привлечь в колхоз из маленьких деревень. Там, где была панская земля засеяна, весь урожай привезли в наше имение, поставили молотилку, намолотили зерна и всем нашим колхозникам раздали. Я помню, мы жили, у нас было три комнаты в панском доме. Окно открыли и полную хату засыпали зерном. Вот что такое колхоз людям. И молоко давали на трудодни, и картошку, были пчёлы – даже мёд делили. И тогда люди из деревень уже видишь, как. А люди предчувствовали войну.

А как они это чувствовали?

Не знаю, По слухам кто-то, я даже не знаю, кто. Даже мой Михась и мы с семьёй сушили зерно на печи, потом ссыпали в мешки, ставили в угол, а потом копали яму большую, вставляли ящики, засыпали кругом «мяліннем» от льна и закапывали на случай войны. Мы две ямы закопали. И как пришли немцы, вокруг домов проходили и шомполами искали, если находили эти ящики, заливали бензином и соляркой. Так люди ухитрялись на кладбищах выкапывать могилку и туда прятать зерно – крест поставят и пошли. И никто ж не знал, что на кладбище зерно закопано. А во время войны ночью молча приходили, откапывали и брали по два-три ведра. В жерновах мололи, пекли лепёшки. Выживали, как могли.

А как люди в целом отнеслись к советской власти?

По-всякому. Один алкоголик местный нашёл красную тряпку где-то, на палку повязал, ходил пьяный по деревне и кричал: «Кто был никем, тот станет всем!». Его все дразнили. Придурок был. Вот. А советская власть… Колхозов никто не хотел. Никто ж не знал власти. Многие люди пошли в милицию. В Собали был такой Курилович – ходил. Церкви закрыли, батюшку увезли. Открыли школу, а учителя нет. А кто ж будет преподавать? В нашей школе учеников собрали – мы же хотели дальше учиться. И тогда пришёл диакон, который в церкви помогал батюшке. Он был грамотный человек. Он начал нас учить, как учитель. Пока немцы не пришли, был диаконом, учителем. Ну а мы зубрили науку.

Как в то время решался земельный вопрос? Что делали с землёй после того, как советская власть установилась?

Кто пошёл в колхоз, у того забирали землю в колхоз. А кто оставался единоличником на своём клочке земли, собирал урожай, того обложили таким налогом, что люди даже высекли вишни, сливы. Сливы есть – плати налог. Сады вырубили. Они вынуждены были пойти в колхоз – хочешь не хочешь. Сдали коров, сдали плуги. Оставили только огородик, всё запахали, а колхоз всё засеял житом. Все стали колхозники.

Исследователь: Олег Коляго, старший преподаватель, ГрГУ имени Я. Купалы